Закованные в броню - Элена Томсетт

– Вы были когда-нибудь в Плоцке? – осмелился спросить пан Доманский у светловолосой синеглазой сестры боярышни Марины, Елены, которая понравилась ему с первого же взгляда, когда их представили друг другу вчера утром, и в присутствии которой он робел, как мальчишка.

– Один лишь раз, – тихо ответила ему та, тоже смущаясь от его явного внимания.

– Карл обещал взять меня с собой завтра в Плоцк, – заметила Эльжбета Радзивилл, оборачиваясь за подтверждением своих слов к брату.

– Ты счастливица, – со вздохом заметила Елена. – А мне тут скучно, хоть плачь. Отец все время занят своими делами. Марина красуется в обществе пана Тенчинского, а я сижу одна, как сыч.

– Вас же представили княгине Мазовецкой, – возразил боярин Верех с некоторым неудовольствием к претензии, высказанной дочерью.

– Судя по всему, мы ей не понравились, – сокрушенно сказала Елена.

– Марина – слишком красивая девушка, чтобы не вызвать недовольства княгини Александры, у которой двое дочерей-дурнушек на выданье, – язвительно заметил пан Тенчинский. – К тому же в Плоцке со дня на день должен появиться ее племянник, князь Острожский, а у княгини, с недавних пор, появилась идея сосватать его со своей младшей дочерью. Вот она и не хочет появления других красивых девушек при дворе!

– Какой ты злой, Станислав! – хмыкнула Эльжбета Радзивилл. – Юная княжна Мария вовсе не дурнушка, она очень даже миленькая, только, разве что, совсем еще ребенок. А что касается князя Острожского, тут ты снова несправедлив, и все уже знают, почему. Ты ему просто завидуешь.

– Ничего подобного! – с апломбом заявил Тенчинский.

Помимо воли в голосе пана Станислава послышалось беспокойство и раздражение. Марина изумленно взглянула на него, и в словах ее, обращенных к Эльжбете, влюбленный молодой человек с дрожью сердечной прочел худшие свои опасения:

– Он что же, действительно не только умен и удачлив, но и так же хорош собой, как пан Станислав?

– Конечно же, нет! – с досадой сказала Эльжбета Радзивилл. – Острожский очень привлекательный молодой человек, но в нем нет придворной сусальности пана Тенчинского. Тем не менее, никто из женщин еще не был в состоянии устоять пред ним, – ехидно протянула она, наслаждаясь досадой, отразившейся на лице мгновенно потерявшего всю спесь самодовольного поляка.

Серебристый смех Марины ручейком разлился по горнице.

– Эльжбета, ты нарочно дразнишь Станислава? – отсмеявшись, спросила она у литвинки.

Эльжбета Радзивилл фыркнула и пожала плечами.

– Ему это нравится, ты не находишь?

Боярин наблюдал, как тоненькие иконописные брови пана Тенчинского в гневе сошлись в переносье в одну линию, а на бледных щеках выступили алые пятна румянца. Он уже не мог больше оставаться рядом с Мариной, неведомая сила заставляла его в возбуждении мерить горницу крупными шагами, в то время как с уст его слетали сердитые слова:

– Дело даже не в его смазливой наружности! Наши дамы в таком восторге потому, что он, задрав нос, не смотрит ни на кого из женщин, оправдывая свое невежливое поведение страданиями по поводу неразделенной любви. Ничто так не привлекает женщин, как слезливые любовные истории!

– Неразделенной любви? – переспросила Марина. – Что это за история? Расскажите мне, Станислав. Право, я чувствую себя так, что за те несколько лет, что мы прожили в Литве, я отстала от жизни.

– Соскучилась по сплетням? – снова фыркнула Эльжбета Радзивилл, и словно утомленная разговором, прикрыла ресницами темные, искристые, «ведьминские» глаза. – Говорят, мой великолепный кузен влюблен в девушку из Мальборга, племянницу гневского комтура Валленрода.

– Князь Острожский влюблен? – заинтересовался боярин.

– Это только слухи! – сказала Эльжбета Радзивилл.

– Это не слухи, – возразил наслаждающийся вниманием Марины пан Станислав Тенчинский. – О красоте племянницы гневского комтура ходят легенды. Эту девушку называют Белой Розой Ордена Богородицы. Немудрено, что наш такой уж необыкновенный Острожский в нее влюбился. Ему всегда достается самое лучшее. Но в этот раз он может сколько угодно мечтать о Розе Ордена, король никогда не разрешит ему жениться на ней!

– Почему? – удивленно спросила Елена Верех.

– Потому что у него уже есть невеста.

Боярин Верех заерзал на лавке, чувствуя себя старым идиотом – он даже не подозревал, что вокруг польского племянника Витовта бушуют такие страсти.

– Кто же его невеста? – легкомысленно спросила Марина.

Эльжбета Радзивилл снова открыла свои темные ведьминские глаза и внимательно посмотрела на боярышню.

– Эва Ставская, – ответил пан Тенчинский.

– Какая Эва? – еще больше удивилась Марина, широко раскрывая глаза.

– Ставская! – сердито отрезала Эльжбета. – Эва Ставская! Твоя кузина, сестричка. Дочь воеводы Адама Ставского. Совсем памяти лишилась с годами? Замуж пора?

Боярин увидел, как от гневного движения Марины, разозленной резкостью Эльжбеты, работа упала с ее колен, и пан Тенчинский, чуть не перевернув лавку, на которой она сидела, поспешно бросился поднимать вышивание. Схватив его, он старательно отряхнул и расправил ткань, а затем учтиво подал ее Марине. Скривив губы в усмешке, Эльжбета Радзивилл наблюдала за ним с нескрываемым презрением во взоре. По мгновенной ассоциации, причудливо всплывшей в мозгу, боярин Верех вдруг вспомнил, что Эльжбета Радзивилл была лучшей подругой дочери воеводы Ставского, той самой его юной племянницы, двоюродной сестры Марины, которая внезапно изчезла из родительског дома пять лет тому назад и, по слухам, самовольно венчалась с крестоносцем. Боярин не знал, правда это или нет, сам Ставский что-то туманно твердил о поезке дочери на Русь, к родственникам матери, но на взгляд Вереха, это выглядело неубедительно и маловероятно.

– Жених Эвы был литвин! – твердо сказал Марина, принимая из рук пана Тенчинского свое вышивание. – Племянник великого князя Витовта. Очень милый юноша, князь Корибут, но он погиб на Ворскле почти шесть лет тому назад.

Князь Кароль Радзивилл, также, по наблюдениям боярина, весьма чувствительный к красоте его дочери, с любопытством посмотрел на боярышню, делая вид, что не замечает предупреждающего взгляда пана Тенчинского и сказал, обращаясь только к Марине:

– Разве вы не знали, боярышня, что князь Зигмунт Корибут вовсе не погиб на Ворскле? После поражения в Крыму и трагической гибели своего названного отца, пана Спытко из Мельштына, он покинул Литву и присоединился к польскому королевскому двору. Ведь он не только племянник Витовта, но и его величества польского короля. В Польше его знают под именем князя Острожского.

– Не может быть! – вскричала Марина. – Я все время думала, что он погиб в Крыму! Кто бы мог подумать! Ведь имя князя Острожского у всех на слуху.

Поерзав на лавке, устраиваясь удобнее, немного успокоившийся боярин Верех добродушно спросил:

– Кстати, Карл, а почему поляки зовут молодого Корибута князем Острожским?

– А почему литвины зовут его Корибутом? – вмешалась неугомонная Эльжбета Радзивилл.

Боярин пожал плечами, поморщился, недовольный ее вмешательством, но тем не менее ответил:

– По-видимому, потому, что князь Сигизмунд утверждает, что он его племянник и сын покойного брата Ягайло, князя Нариманта Новгородского. Таких Корибутов в Литве хоть пруд пруди, это известный княжеский род, их все знают.

– Поэтому поляки и зовут его по второму титулу, доставшемуся ему от матери, княгини Острожской, – буркнула снова опередившая брата Эльжбета Радзивилл. – А то действительно не поймешь, какого Корибута имеют в виду.

– Ох, и бойкая у тебя сестрица, пан Кароль! – покачал головой боярин, с неодобрением глядя на светлокожее, вызывающе яркое по контрасту с темными волосами и глазами, лицо Эльжбеты.

Заметив взгляд боярина, литвинка ослепительно улыбнулась ему в ответ, темные глаза ее засветились насмешкой, полные алые губы соблазнительно изогнулись. Темные, с синеватым отливом волосы, волнистые и длинные, свободно рассыпавшиеся по плечам, придавали ей сходство, по мнению пана Тенчинского, с языческой ведьмой из дремучих лесов, красивой и опасной, словно ядовитая змея.

Пан Раздивилл только усмехнулся в ответ. Он и его младшая сестра Эльжбета были единственными наследниками старинного литовского рода, постепенно и неуклонно близившегося к упадку. Оставшись без отца в раннем младенчестве, они росли под присмотром матери, сестры княгини Острожской, и были частыми гостями в ее большом имении, Остроленке, где до сих пор, несмотря на смерть княгини, часто бывала и подолгу жила их мать, вдовствующая княгиня Радзивилл. До Крымского похода князя Витовта они были очень дружны со своим польским кузеном, князем Острожским, однако после того, как тот ушел на службу к польскому двору короля в Кракове, а Кароль Радзивилл выбрал для себя двор великого князя в Вильне, их встречи стали достаточно редкими. Однако Эльжбета Радзивилл, оставшись жить вместе с матерью в Остроленке, любила Острожского, как родного брата, и ладила с ним лучше, чем со своим собственным братом.